Функции суперэго также демонстрируют ясное свидетельство регрессивного изменения во время сновидения, хотя регрессия суперэго привлекла общее внимание в меньшей мере, чем регрессия таких эго-функций, как защиты и тестирование реальности.

Функции суперэго также демонстрируют ясное свидетельство регрессивного изменения во время сновидения, хотя регрессия суперэго привлекла общее внимание в меньшей мере, чем регрессия таких эго-функций, как защиты и тестирование реальности. Тем не менее, представляется, что регрессии суперэго вносят существенный вклад в инфантильный характер психических процессов, участвующих в работе сновидения и проявляющихся в манифестном сновидении. Например, когда прямую или искаженную фантазию удовлетворения влечения в манифестном сновидении сопровождает неудовольствие, то это чаще тревога, чем вина. То, что в бодрствующем состоянии вызывает чувство вины или угрызения совести, во время сновидения более склонно вызывать страх или наказание, точно так же, как это обычно бывает в период раннего детства, когда суперэго все еще не сформировалось. Аналогичным образом сновидец, подобно ребенку, руководствуется принципом «око за око и зуб за зуб», намного больше, чем взрослый в бодрствующем состоянии. Он также более склонен проецировать свои импульсы вины на других, отождествляя себя в сновидении с осуждающим и карающим судьей. И наконец, он более склонен реагировать мазохистски. Очевидно, что каждая из этих характеристик сновидения представляет регрессию со стороны сновидца к более детской стадии развития и функционирования суперэго.

И наконец можно предположить: тот факт, что инстинктивные желания часто находят более прямое и сознательное выражение в сновидениях, чем это допускается в бодрствующем состоянии, говорит о снижении функционирования суперэго до более детского уровня, а также об ослаблении защит. Мы должны помнить, что связь между функционированием суперэго и формированием и поддержанием систем защит является особенно тесной. После того, как суперэго прочно утверждается как система психики, защиты от побуждения обычно поддерживаются по приказу суперэго.

Перейдем к третьему пункту предложенного к обсуждению перечня, а именно: к тому факту, что инстинктивные желания и фантазии, идущие из ид, играют большую роль в сновидении, чем и других психических явлений взрослого человека в бодрствующем состоянии. И объяснение этому очевидно: во время сна психические представления внешней реальности свободны. Говоря в общем, единственное, что имеет значение во время сна, — это наши желания и потребности. Это один из аспектов того, что Фрейд выделил как усиление нарциссизма во время сна. Так как инстинктные фантазии, составляющие аспект ид в латентном содержании сновидения, по своему содержанию преиму­щественно инфантильны, то совершенно понятно, что они сообщают инфантильный характер и самому сновидению.

А теперь я попытаюсь обобщить теорию психологии сновидений, только что представленную мною. Начну я с повторения: несмотря на общий покой во время сна, определенные психические тенденции активны. Они и связанные с ними психические процессы составляют латентное содержание сновидения. Это латентное содержание берет свое начало, с одной стороны, от инстинктов ид и с другой — от впечатлений и забот предшествующего дня. Работа сновидения состоит из совокупного взаимодействия различных тенденций ид, эго и суперэго, тенденций, которые могут усиливать друг друга, могут действовать совместно друг с другом или могут противодействовать друг другу. Такое взаимодействие является обычным состоянием дел и в бодрствующем состоянии. Однако во время сна различные функции эго и суперэго регрессивно изменены. Кроме того, в работе сновидения относительно большую роль играют инфантильные, удовлетворяющие желания фантазии, в то время как внешняя реальность претендует на относительно меньшую роль, ибо ее представления во время сна, искажены и свободны от катексисов. В результате психическая активность во время сновидения во многих отношениях значительно более инфантильна, чем в бодрствующем состоянии. Конденсация, замещение, представление намеком, противоположностями, символами, конкретными зрительными образами, игнорирование времени, пространства и смерти — одним словом, все отличительные черты работы сновидения обусловлены регрессией эго и суперэго вместе с инфантильным характером значительной части последнего содержания, от которого берет свое начало работа сновидения. И наконец, вера сновидца в то, что его сновиде­ния — не фантазия, а действительность, является результатом регрессивного изменения эго-функции тестирования реальности. Моя следующая задача состоит в том, чтобы объяснить, насколько эти представления важны в клинической работе. По моему мнению, ее значение можно обобщить в двух направляениях. Во-первых, она предполагает, что анализ сновидения может предоставить гораздо большее, чем просто содержание бессознательных подавленных сексуальных детских желаний или фантазий сновидца. Во-вторых, она показывает, что анализ сновидения — не столь важный метод исследования бессознательных психических процессов, как считают некоторые психоаналитики.

Что я имею в виду, говоря, что анализ сновидения может предоставить гораздо большее, чем картину бессознательных инфантильных желаний сновидца? Мы знаем, что именно на эти желания указывал Фрейд, представляя сновидение как удовлетворение желания. Когда сновидения рас­сматриваются как прямой путь в бессознательное, то под «бессознательным» обычно подразумеваются подавленные инфантильные желания. Что к этому можно добавить?

Позвольте мне привести пример для иллюстрации того, что я имею в виду. Тридцатипятилетнему неженатому мужчине приснилось, что он быстро мчался на санях по обледеневшему склону горы. Поначалу спуск казался захватывающим и приятным. Однако вскоре ему стало страшно. Он двигался слишком быстро. Крушение казалось неизбежным. Он не проснулся, однако сновидение, или его память о нем, на этом закончились.

Здесь необходимо добавить следующее. Этот пациент обратился к психоанализу, будучи подавленным и расстроенным в связи с некоторыми событиями своей жизни. В ходе первых нескольких месяцев анализа он стал веселее и даже оптимистичнее. Однако незадолго до упомянутого сновидения в ходе психоанализа начали проявляться его воспоминания и фантазии, указывающие на конфликт, обусловленный пугающими гомосексуальными желаниями, тесно связанными с завистью к младшей сестре, любимице семьи, а также с длительной разлукой с матерью в раннем детстве. Появление данного материала заметно волновало его, хотя сам он этого не осознавал.

В качестве ассоциаций пациент называл ряд своих впечатлений от другого зимнего вида спорта — катания на лыжах. Он был довольно опытным лыжником и, катаясь на лыжах, ни разу даже не ушибся. Однако его друзьям везло меньше. Он вспомнил о враче, однажды упавшем при спуске с горы и сломавшем ключицу. Потерпевший вел себя как ребенок — как маменькин сынок. Ни один настоящий мужчина не вел бы себя так несдержанно из-за столь незначительной боли. Сам пациент, несомненно, постыдился бы проявить подобную слабость. Другие ассоциации были связаны с порядком расположения пассажиров в санях. Каждый держался за ноги сидящего позади него. Сидеть между двумя девушками было довольно забавно, если же впереди или позади сидел мужчина, пациент чувствовал себя неловко.

Я думаю можно согласиться с тем, что частью латентного содержания сновидения моего пациента являлось бессознательное гомосексуальное желание, зародившееся в детстве и пробудившееся в трансфере. Он желал, чтобы я, сидящий позади него мужчина, вступил с ним в половую связь, как если бы он был девушкой. Однако здесь я хочу подчеркнуть, насколько больше может рассказать нам сновидение. Мы узнаем из него, что женские желания не просто волнуют пациента. Он глубоко напуган, что их следствием явится болезненное физическое повреждение, возможно, потеря пениса. Мы также узнаем о некоторых защитах, используемых им в работе сновидения и в ассоциациях, чтобы избежать или, по крайней мере, свести к минимуму свою тревогу. Во-первых, он спроецировал свои ожидания телесного повреждения, а также свое чувство женоподобности на своего товарища по лыжным прогулкам. Во-вторых, он подчеркнул свой собственный стоицизм и любовь к спорту. Мы можем заключить, что обе эти характерные особенности в значительной мере служат функции защиты от пугающих, гомосексуальных желаний. Действительно, спустя несколько месяцев он, чтобы увериться в своей мужественности, с риском для себя продемонстрировал свою ловкость, причем в том виде спорта, для которого не имел достаточной подготовки — что является типичным примером кон-трфобического поведения.

Таким образом ясно, что анализ сновидения этого пациента позволяет увидеть бессознательный конфликт, а не просто дает возможность определить бессознательное, инфантильное желание. Из анализа сновидения мы узнаем не только о самом желании, но и о страхах, пробуждаемых им, и направленных против него защитах. Для того, чтобы максимально использовать анализ сновидений в своей клинической работе с пациентами, необходимо четко осознавать этот факт. Мне представляется, что в настоящем примере полезнее всего было объяснить пациенту, что недавние, выявленные в ходе психоанализа намеки на гомосексуальность тревожили его гораздо сильнее, чем он осознавал это. В тот момент, когда он рассказывал о только что обсуждавшемся нами сновидении, психоаналитическая работа с ним находилась на такой стадии, что говорить о действительном наличии пугающих, гомосексуальных желаний, хотя и бессознательных, конечно же, было бы преждевременно. В равной мере неуместной на тот момент оказалась бы и интерпретация его спортивного мастерства как защитной функции. Однако решение касательно того, что именно уместно и полезно объяснять, на тот момент времени определялось иными факторами, а не собственно интерпретацией сновидения. На это оказывает влияние предшествующий ход психоанализа пациента, знание того, что уже было интерпретировано ему, как он прореагировал на предшествующие интерпретации, характер трансфера, общий уровень сопротивления, знание об особых событиях в жизни пациента, способных выводить его из душевного равновесия — то есть, при иных психоаналитических обстоятельствах разъяснение не только его боязни гомосексуальности, но и его сексуальных желаний женского характера по отношению ко мне или тот факт, что его интерес к опасным видам спорта служит противовесом боязни кастрации, вызванной желанием быть любимым как девушка, могло оказаться вполне уместным. Я хочу здесь отметить тот момент, что анализ сновидения рассказывает о гораздо большем, чем инфантильные желания пациента. Он также рассказывает нам о тревоге (или чувстве вины), связанной с этими желаниями, и о защитах, направленных против них в стремлении избежать тревоги. Нередко он кое-что говорит нам о динамике черт характера, как в только что описанном случае, или о психопатологии симптома.

Мой второй пункт заключается в следующем: наше современное понимание психологии сновидений предполагает, что анализ снов не является единственно важным методом исследования бессознательных психических процессов, как полагают некоторые психоаналитики. Все сознательные психические явления и все поведение определяются множественно. Не одни лишь сновидения являются компромиссным формированием из инстинктивных (ид) желаний, мотивированных тревогой или чувством вины защит и требований или запретов суперэго. То же самое верно и в отношении невротических симптомов, парапраксиса, промахов, острот, многих черт характера, выбора профессии, сексуальных привычек и предпочтений, мечтаний, сознательных детских воспоминаний, включая сценарные воспоминания (screen memories), реакций на игру, фильм или книгу, социальных привычек и общественной деятельности в целом и, прежде всего, в отношении свободных ассоциаций каждого пациента. Они не более свободны, чем манифестное сновидение. Подобно каждому сновидению, они — результат бессознательного взаимодействия различных интрапсихических сил и тенденций, сил, которые весьма удобно сгруппированы под категориями ид, эго и суперэго. Я считаю, что в целом предугадать, какие сознательные явления наиболее быстро и легко приведут к самому полному пониманию бессознательных психических процессов, невозможно. По моему мнению, это не те же самые явления, что оказываются наиболее полезными для аналитика на каждой стадии психоанализа какого-либо пациента. Иногда наилучшим представляется сновидение, в другой раз — нечто иное. Этим я хочу подчеркнуть ошибочность точки зрения, что анализ сновидения представляет собой наилучший метод изучения бессознательных психических процессов. Обращать внимание на сновидения пациента в психоанализе необходимо; важно, иногда весьма важно, анализировать их. В равной мере важно обращать внимание и анализировать многие иные аспекты того, что рассказывают нам пациенты.

Мой личный опыт свидетельствует, что студенты из своего психоаналитического обучения нередко делают вывод, что к сновидениям следует подходить иначе, чем к другому аналитическому материалу. А именно: когда пациент рассказывает о сновидении, его распрашивают об ассоциациях, возникающих в связи с ним; когда пациент рассказывает сон наяву, фантазию или симптом и так далее — ничего подобного от него не ждут. По-видимому, представление о том, что сновидения или, скорее, анализ сновидений отличается от остальной психоаналитической практики, — встречается нередко. Я считаю, что именно на этом основываются, например, высказывания Балинта в Эдинбурге. Я глубоко убежден, что этот взгляд неверен. Из своей практики я знаю, что ассоциации пациентов с симптомами, фантазиями, физическими ощущениями и образами, возникшими во время сеанса психоанализа и так далее, столь же важны, как и ассоциации, возникающие у них в связи со сновидением. Результаты могут быть в равной мере просвещающими и стоящими. Я могу добавить, что считаю столь же рискованным интерпретировать бессознательное значение невротического симптома без ассоциаций пациента на него, как и интерпретировать бессознательное значение сновидения без ассоциаций сновидца. И то и другое можно выполнить правильно, обладая умением, основанным на длительном опыте, и при наличии основательной информации о психологическом контексте, в котором возникло сновидение или появился симптом. Однако можно и уйти далеко в сторону или упустить много важного.

Например, несколько дней тому назад от молодой замужней женщины, уже два месяца проходившей лечение, я узнал, что за несколько недель до этого, при последнем посещении банка, она довольно неловко себя почувствовала. Приятель, работавший в банке, пригласил ее пообедать в столовой, расположенной ниже уровня земли и не имеющей окон. Но она не смогла находиться в помещении только с одной входной дверью. Сама не зная почему, она разволновалась. Рассказывая мне об этом, она поняла, что вспомнила об этом конкретном примере своей укоренившейся клаустрофобии сразу же после нашего разговора о ее смешанных чувствах к родной сестре, умершей до ее рождения. Фотография умершей сестры висела в комнате пациентки на протяжении всего детства, она часто ощущала, что ее сравнивают с ней, но не в ее пользу. Прежде всего она подумала, что ее боязнь замкнутого пространства, страх оказаться неспособной выйти наружу — это результат ее гнева на свою умершую ребенком сестру, которую ее родители никак не могли забыть. Затем появилось возражение против справедливости такого объяснения, ибо тело сестры не было погребено; оно находилось в склепе, над поверхностью земли. Это напомнило ей, что расположенные под землей помещения банка, где она почувствовала такое беспокойство, находились рядом с подземными хранилищами банка. Далее она впервые сообщила мне, что боится находиться в тоннелях и лифтах, особенно если нет возможности выйти, то есть когда в тоннеле останавливается движение или когда двери лифта открываются не сразу.

Я надеюсь, что в этой весьма краткой работе представил достаточно материала, чтобы проиллюстрировать положение, которое хочу доказать, а именно: ассоциации к симптому настолько же важны и необходимы для понимания бессознательных детерминант симптома, как и ассоциации к сновидению для его интерпретации. Для пациента так же важно ассоциировать к симптомам, снам наяву или фантазиям, как и к сознательным элементам сновидения.

В кратком изложении я представил пересмотр психоаналитической теории сновидений. Согласно представленной мною теории, сновидения, подобно многим другим особенностям психической жизни, наилучшим образом можно понять как результат взаимодействия ид, эго и суперэго. Другими словами, сновидение является множественно детерминированным. Такое понимание формирования сновидения имеет два следствия. Во-первых, анализ сновидения ведет к пониманию не только бессознательных инфантильных желаний, которые сновидение пытается удовлетворить посредством фантазии, но и других аспектов бессознательного психического функционирования, частью которого эти желания являются: страхов и чувства вины, защит, симптомов или черт характера. Во-вторых, хотя анализ сновидений в клиническом отношении даже более полезен, чем принято считать, он не уникален в этом отношении. Анализ других последствий внутреннего конфликта столь же важен и иногда может быть столь же выгодным путем к пониманию внутренних конфликтов пациента, его бессознательной психики, как и сновидение.

Обсудить эту статью на нашем форуме >>>

Читайте далее:

• Фрейд считал «Толкование сновидений» своей основной работой...

Предыдущая страница:

• Новая теория, подобно старой, начинается с предположения, что, несмотря на общий покой во время сна, определенные энергии психики остаются активными, по крайней мере в периоды снов — то есть во время работы сновидений...

Перейти в этот раздел

Ключевые слова этой страницы: функции, суперэго, также, демонстрируют, ясное, свидетельство, регрессивного, изменения, время, сновидения, хотя, регрессия, суперэго, привлекла, общее, внимание, меньшей, мере, регрессия, таких, функций, защиты, тестирование, реальности.

Скачать zip-архив: Функции суперэго также демонстрируют ясное - zip. Скачать mp3: Функции суперэго также демонстрируют ясное - mp3.