Астрал Бюро астральных коммуникаций

ну нет жешь)!

 

Хороша)) но зла)

 

она возмущается, что что так долго))

упакуйте две пожалуйста))
как раз надо прибраться дома, а у барышни вроде метла в руке)))

 

той постройке больше лет.
гораздо больший.
да и тот свалил гораздо раньше... вроде)
или это другой Мир был... в общем, строили все эти пирамиды еще до потопа.) вот это точно!

 

А чего она злится ?

 

Странная истина. Больше на Стыд или на Вину похожа. Истина , настоящая, знает что она хороша такой какая есть и стыдиться ей нечего.

 

Итак, поскольку пробуксовка по неизвестным причинам по тем самым местам древности...
предлагаю, кое что ближе и даже на териитории РФ
Затиха.
Заброшенная деревня. Локация здесь:

Здесь находится полезная ссылка. Но чтобы видеть эту ссылку - нужно зарегистрироваться. Пожалуйста, зарегистрируйтесь или войдите.

Причины заброшки и кое что интересное о ней в Книге Колышевского Секта и Секта 2 (сам Автор когда-то работал в Гос структурах, многое из описанного про Юкос, ВВП и Генерала Петю совпадает с реальностью. На Автора были совершены покушения несколько раз. Книги дальше Мск и сети не распространились. Сейчас куда-то исчез)

Потому мнение о Деревне 50/50 % может быть правда, а может и нет.
Отрывки о деревне приведены ниже. (читать много)))
вкратце, что там мог жить только 1 Маг, было прибежищем какого-то портала , места Силы, обитала Лилит и тд

На сколько это соот-ет и , главное, почему же стала Заброшкой?
Действительно ли до 2010 года там жил только какой-то Маг?
Живет ли там кто-то сейчас?

 

– Зато в таком же вот городке живет Валя, добрая и рыжая.

На это возразить было нечего. Гере неожиданно захотелось увидеть ее, причем настолько, что он был в шаге от того, чтобы развернуть машину и вернуться в квартирку медсестры. Но Гера заглушил в себе внутренний голос и погнал машину дальше…

…Преодолев еще сотню километров разбитой после зимы дороги, он свернул с этого все же приспособленного хоть для какой-то езды шоссе на узкий, при царе Горохе укатанный проселок, весь в ямах и торосах сбитого грузовиками асфальта. Возле указателя с надписью «Затиха» стоял какой-то мужик. Вернее, не стоял, а подпирал столб указателя и при этом ухитрялся выписывать ногами неописуемой сложности фигуры. Из его позы было понятно, что мужик пьян до предпоследней степени и вот-вот его настигнет последняя, когда мать-земля поднимется и хлопнет его по лбу. Из кармана мужика торчало горлышко «маленькой», а лицо его отражало сосредоточенную борьбу с самим собой. Больше ни одной живой души, пригодной в советчики, поблизости не обнаружилось, и Гера остановился возле самого указателя.

– Эй, брательник! Ты местный?

Мужик поглядел на Геру с вызовом. Видно было, что он изо всех сил пытается сосредоточиться. Наконец ему это удалось, и заплетающимся языком мужик ответил:

– А хоть бы и так? Ну местный, и что?

– А раз местный, то скажи, где тут у вас находится…

– Гера немного замешкался, пока доставал из машины карту.

– Где-то мне тут генерал примечаньице записал?

Ага, вот, «красный кирпичный дом, один на всю деревню»? Вопрос заставил пьяницу распрямиться и побледнеть. Гера даже подумал, что того сию секунду хватит удар, настолько сильно изменился его случайный собеседник. Мужик выпучил глаза, широко раскрыл рот и, прохрипев что-то невнятное, пустился наутек. Бежал он, смешно подпрыгивая, словно под ногами его был пол общественного туалета или минное поле и мужик то ли боялся наступить в чужое дерьмо, то ли подорваться к чертовой матери. Геру озадачила такая реакция, но так как вокруг по-прежнему никого не было, то он въехал в Затиху, не имея представления о расположении нужного ему дома и надеясь, что с его поисками не возникнет особенных проблем. Так и вышло: вся деревня состояла из двух улиц и примерно сорока избушек разной степени ветхости. На окраине, в трехстах метрах от последнего покосившегося строения, обнесенный воистину крепостным забором, стоял очень большой трехэтажный дом из красного кирпича. Крыша дома была медной, и вообще эта постройка представляла собой типичный образчик новорусской архитектуры периода начального накопления капитала: дорого, кондово и без особенных затей.

Этот дом выглядел неестественным бельмом и словно нарочно был построен именно здесь, посреди запустения и нищеты, чтобы держать население в постоянном состоянии классовой ненависти. Впрочем, кроме того пьяницы, Гера не увидел во всей деревне ни одной живой души. Обе улицы были пустынны, и мужика нигде видно не было. Медленно проезжая через деревеньку и смотря по сторонам, Гера понял, в чем дело. Деревенские домики были давно брошенными, нежилыми. Их окна, местами выбитые, местами заколоченные, смотрели на дорогу сквозь гнилые доски заборов, а огороды заросли сорной травой и крапивой.

Он сделал круг по деревне, везде одно и то же, никаких признаков жизни. Пустой была Затиха, и лишь медная крыша стоящего на отшибе дома одушевленно блестела в лучах послеобеденного солнца. Гера подъехал к высоченному забору, остановился, подошел к калитке и хотел было позвонить, но ни звонка, ни чего-то похожего на охранную систему ему обнаружить не удалось. Тогда он просто постучал. Кованая калитка, такая тяжелая и прочная на вид, от легкого толчка руки открылась, и Гера вошел внутрь. Он оказался среди настоящего сада камней: весь двор был равномерно засыпан белым кварцевым песком, и каменные глыбы, срезы которых были отполированы до зеркального блеска, словно пятна на шкуре жирафа, разбавляли однообразие песчаного покрова. Нигде не было ни травинки, ни деревца, лишь песок и камни, словно это оголенное морское дно. Окна дома закрыты глухими железными ставнями, и лишь одно, на третьем этаже, было открыто. Гера поднял голову, и, словно только того и ожидая, в окне появилась голова… того самого придорожного алкаша.

Только теперь это был не пьяница, а совершенно нормальный человек, в лице которого не было ничего от прежней кажущейся дегенеративности. Он открыл окно и громким твердым голосом сказал:

– Ты заходи, располагайся в гостиной, я сейчас спущусь. Пообедаем. Гера, который, к слову сказать, устал и проголодался, так как не рискнул отведать ничего из того, чем торговали вдоль дорог доморощенные повара-шашлычники, не заставил себя просить дважды. Чудесному преображению пьяницы он отчего-то совсем не удивился.

 

… Змеи Шивы. Затиха – Калькутта. 1993–2007 годы …Тем временем они вошли в деревню и миновали несколько заколоченных домов. Мистер Ты молчал, а Гера внимательно осматривался по сторонам, но ничего, кроме полусгнивших досок да провалившихся крыш, он так и не увидел. Если и было что-то необычное в этой деревне, так это отсутствие каких-либо деревьев и колодца, хотя уж чему как не колодцу в деревне быть положено прежде всего. Наконец Герман не выдержал и со смехом задал Мистеру Ты вопрос, который давно уже вертелся у него на языке:

– Так что же все это значит? Для чего тут все эти милые домики и отчего сто шестьдесят квадратных километров прекрасной земли находятся в статусе запретной зоны?

И вот еще что, почему… Мистер Ты ответил не сразу. Со стороны он напоминал сомнамбулу, бессознательно идущую вперед. Душа Мистера Ты, его мысли были где-то далеко, и он с видимым усилием вернулся в себя. Причем это было так явно, когда бессмысленные прежде глаза вдруг вспыхнули прежним огнем и в теле сомнамбулы будто проснулась разумная жизнь, что Гера смутился и осекся на полуслове.

– Запретная зона на то и запретная, чтобы можно было спокойно жить внутри ее. Но получается это лишь у меня одного. Остальные здесь как-то не приживаются.

– Но почему?! Я же и пытаюсь это выяснить!

– В основном как раз из-за этой самой деревни, будь она неладна, – и Мистер Ты, подняв с земли длинный проржавевший гвоздь, закинул его в чей-то заброшенный огород.

– Черт побери, да что же это! – Гере показалось, что Мистер Ты над ним издевается.

– Ведь нет здесь никого, одни гнилые дрова, маму их… Мистер Ты вздохнул, устало опустил плечи, склонил голову и ответил:

– По этой деревне можно ходить только днем и только вместе со мной. А ночью я и сам здесь не появляюсь без самой крайней нужды. И не задавай мне больше вопросов, я и так сказал достаточно. Гера по-настоящему разозлился и, с трудом сдерживаясь, пробурчал:

– Сказки для идиотов. Я что, мальчик, что ли? Я чиновник государственного значения, я, может, допуск к гостайне имею, а вы меня дурачите, точно пацана восьмилетнего. У нас с вами разница в годах, кстати, небольшая, ведь так? Мистер Ты, который заметно ускорил шаг, жестом показал «догоняй» и ничего так и не ответил.

…В девяносто третьем году прошлого века, когда Игорь проходил обучение в Индии, необходимость привела его в Калькутту. Главное отделение ложи индийских иллюминатов было именно здесь, и возглавлял его ирландец по имени Джеральд О’Рейли. Состоялся традиционный обмен словечками наподобие «Шемхамфораш» и прочих енохианских паролей. К тому времени Игорь довольно сносно успел освоить этот древний классический язык ритуалов сатанизма, подобно тому как латынь – классический язык христианства, хотя сравнение, разумеется, неуместно и оскорбительно для божественной религии и ее верных последователей. – Сколько вам лет? – спросил ирландец.

– Одиннадцать, – ответил Игорь, не забывающий ни на минуту, что это священное у демонопоклонников число. Оно состоит из числа смерти, числа сто тридцать семь, при том условии, если сложить все цифры этого числа по очереди: единицу с тройкой, а получившуюся четверку с оставшейся семеркой, тогда как раз получится одиннадцать.

– Откуда вы? – продолжал О’Рейли.

– Из вечного пламени.

– Куда следуете?

– В вечное пламя, – Игорь отвечал без запинки, так как ритуал сатанинского приветствия был давно ему известен и он не раз уже прибегал к нему, встречаясь здесь, в Индии, с самого разного рода адептами черной веры.

– Знаете ли вы отца?

– Знаю и горжусь.

– Кто же ты?

– Лишь приемный сын отца моего. Отец мой может все, и я ничего не могу без моего отца.

– Каков час твоего труда?

– Три часа полуденного времени.

– Как попадешь ты в святое царство?

– Когда произнесу святое имя.

– Назови его.

– Люцифер…

Ритуал был совершен, и гроссмейстер О’Рейли радушно принял Игоря, выделил ему для проживания целый этаж своего дома на окраине Калькутты и в тот же вечер пригласил с собой для свершения, как он выразился, «церемонии встречи с отцом нашим». Игорь скрепя сердце согласился и запомнил увиденный им кошмар на всю оставшуюся жизнь. Начиналось все с постановочной комедии под названием «вызывание духа». Окрестности Калькутты наполнены множеством индусских храмов, как относительно новых, так и старых, заброшенных. Капище сатанистов было расположено в одном из таких храмов, а если точнее, то в его подземелье. Игорь испытал настоящий шок вперемешку с доброй порцией отвращения, когда спустился туда в сопровождении гроссмейстера и двух его немых телохранителей-индусов, каждый из которых был вооружен автоматом Калашникова. И было отчего этим отвращением проникнуться! Подземелье, помимо своего основного предназначения, также являлось добровольной тюрьмой для факиров, истязающих себя во имя Люцифа. Эти полутрупы, в которых едва теплилась жизнь, были подвешены к потолку, замурованы в стенах капища и существовали так, со слов О’Рейли, долгие годы. За время, проведенное им в Индии, Лемешев успел привыкнуть к странностям всякого рода, но со столь открытой формой ужаса столкнулся впервые. Особенно угнетающим был смрад от продуктов жизнедеятельности этих людских подобий, которых кормили и поили в соответствии с их минимальными потребностями. Запах в подземелье стоял настолько ужасный, что Игорь почувствовал – еще немного, и он потеряет сознание. Вспомнил вычитанный в какой-то книге способ лишить себя обоняния и все время, которое он вынужден был провести в капище, дышал только ртом. Тем временем они подошли к алтарю, за которым виднелась традиционная статуя Бафомета, и О’Рейли предложил провести обряд вызывания кого-либо из «великих духов», «адских королей»: Вельзевула, Асмодея или Шивы. Игорь ответил, что ему, в сущности, все равно, кого именно будут вызывать, так как ранее он ничего подобного не видел и будет рад увидеть любого из перечисленных. Тогда гроссмейстер вручил ему выполненную из бронзы перевернутую пентаграмму – «Печать Бафомета», заключенную в круге, и надел на шею восьмилучистую, сделанную из серебра звезду «микрокосм». В подземелье собралось человек двадцать масонов, и все они, держа в левой руке пентаграммы, с надетыми поверх черных хламид лучистыми «микрокосмами», образовали перед алтарем полукруг. На алтарь легла обнаженная индианка. В центре полукруга зажгли светильник с девятью масляными лампами, по форме полностью схожий с ханукальным, применяющимся в иудейских религиозных практиках, с разницей лишь в количестве ламп. Все прочие огни в подземелье словно сами собой мгновенно потухли, а Игорь увидел, что в руке О’Рейли появился меч.

– Шемхамфораш! Взываю к воздуху, огню, воде и земле покорных великому сатане, Нааму, Нергалу и Шиве и всем духам адским, коим имя легион. Во имя... я призываю ... мощью со мной! Откройте шире .. и выйдите из ..., дабы приветствовать нас как ваших братьев, сестер и друзей! Дайте мне милости, о которых прошу! Имя твое я взял как часть себя! ... Я вызываю Шиву! С этими словами О’Рейли коснулся мечом живота индианки, в воздухе раздался какой-то зудящий звук, но тут же он стих, и больше ничего не произошло. О’Рейли вновь повторил свой призыв, затем перешел к чтению енохианских ключей – молитв и прочел их все от начала до конца, всякий раз по прочтении очередной молитвы касаясь обнаженной женщины своим мечом. Однако даже прежний, зудящий звук не появлялся, и ни о каком присутствии потусторонних сил ничто не свидетельствовало. Лицо гроссмейстера было искажено яростью и негодованием. Он принялся страшно ругаться, так, как умеют это делать, пожалуй, одни только ирландцы после осушения изрядного количества своего любимого сорта виски. Видимо, эта брань входила в сам ритуал, так как, вдоволь посквернословив, О’Рейли, как ни в чем не бывало, призвал всех присутствующих молиться вместе с ним, а заодно воззвал к замурованным и подвешенным полутрупам. В подземелье поднялся гул людских голосов, в унисон произносящих слова нечестивых молений, но результат был прежним: ничего не произошло, никто не явился на призывы собравшихся масонов, и женщина-медиум, в которую должен был войти дух, чтобы говорить с присутствующими, оставалась неподвижна. Игорь, ощущая некоторую вину оттого, что весь этот обряд был затеян в первую очередь из-за него, хотел было просить о его прекращении ввиду явного провала замысла О’Рейли. Однако, поразмыслив, решил не делать этого и подождать, чем же все закончится. Впоследствии он часто винил себя в малодушии и пустом любопытстве, приведших к непоправимым последствиям. Трагедия разыгралась после того, как, исчерпав все возможные способы: призыв к факирам, принесение в жертву коровы – животного, у индусов священного, оттого демонопоклонники очень надеялись, что именно эта жертва принесет им должный успех, – и даже кровопускания одному из масонов (он вскрыл себе вены на руке и долго кропил своей кровью лежащую женщину), так ни к чему и не привели. Более часа гроссмейстер бился над решением задачи, но решения, то есть результата, это не принесло. И вот, когда Игорь решил, что обряду наступил конец, и уже предвкушал наполнить легкие свежим воздухом, О’Рейли, совершенно впавший в мистический экстаз, граничащий с настоящим безумием, дико вращая глазами, выкрикнул: – Хахлар аддим! И тут же все присутствующие завопили: – Хахлар аддим! Хахлар аддим! Под эти вопли гроссмейстер подскочил к алтарю, взмахнул своим мечом, оказавшимся не каким-нибудь бутафорским, а самым настоящим и притом превосходно отточенным, и отсек лежащей женщине голову. После совершения человеческого жертвоприношения масоны принялись с утроенной силой взывать к сатане, но все оказалось напрасным, Шива не появился, и О’Рейли, в бессилии подняв меч, заявил, что их жертва не принята. – Шива является только истинным своим слугам, – с дрожащей торжественностью произнес гроссмейстер, – значит, среди нас тот, кто лишь притворяется его слугой, а на деле подло лжет нам и потому достоин смерти! Воздадим же должное мудрости Люцифа, дабы он указал нам на изменника и мы могли бы подвергнуть его неисчислимым мучениям, прежде чем душа его станет достойной быть помещенной в аду! Произнеся весь этот бред, впрочем довольно угрожающий, О’Рейли поднял с пола отрубленную женскую голову, взяв ее за волосы и держа перед собой в вытянутой руке, стал подходить поочередно к каждому из масонов, заставляя его произнести присягу на верность сатане. Что должно было случиться вследствие установления фальши при произнесении слов присяги, Игорь так и не узнал, потому что гроссмейстер, обойдя всех присутствующих, за исключением Игоря, не проронил ни слова. Игорь оставался последним в шеренге подвергшихся проверке масонов, но О’Рейли отчего-то закончил свое расследование как раз перед ним. Отведя в сторону руку с зажатой в ней женской головой, гроссмейстер сказал, обращаясь к Игорю:

– Никто из братьев, здесь собравшихся, не лжет. Тебе известны слова присяги?

– Да, известны.

– Ты готов произнести их?

– Готов.

– Ты должен подвергнуться испытанию. Мы не знаем тебя должным образом и должны удостовериться в твоей честности. Следуй за мной… …Мистер Ты и Гера подошли к одному из деревенских домов. Он ничем не отличался от остальных, если бы не полное отсутствие забора, о былом наличии которого свидетельствовали трухлявые столбы, вкопанные когда-то на одной линии.

– Знаешь, я всегда привык быть доказательным, – проговорил Мистер Ты, – не люблю, когда меня считают пустомелей. Сеченов хочет, чтобы ты привез меня в Москву, не так ли? Думает, я опять стану заговаривать толпу? – А что? Прежде случалось? – поинтересовался Гера.

– О! – Мистер Ты прищурил глаза.

– Много раз. Я это хорошо умею делать. Но ехать с тобой к Сеченову я не хочу, вот в чем загвоздка. Гера озадаченно уставился на Мистера Ты:

– Как это не хотите? То есть как это вы не хотите ехать?! Я сам, лично, приехал за вами так, чтобы никто, кроме нас троих – вас, меня и генерала, – об этом не узнал. Я чуть было не погиб в автокатастрофе, я… – Встретил девушку, о которой ты постоянно думаешь, – с улыбкой закончил за Геру Мистер Ты.

– А откуда вы об этом знаете?

– Долго объяснять, а если коротко, то из твоей головы. Там можно читать, как в открытой книге. Несмотря на все твои негодяйства, ты поразительно искренен сам с собой, это меня радует. Это вселяет в меня надежду, что у нас с тобой все получится. Гера помотал головой из стороны в сторону так, что почувствовал даже легкое головокружение:

– Брр… Я перестаю понимать. Вернее, давно уже перестал.

– Я все объясню, мне только надо кое в чем убедиться.

– В чем же?

– Гера подумал, что по Мистеру Ты, верно, давно уже плачет смирительная рубашка, и Мистер Ты, поймав его мысль, картинно закинул руки за спину:

– Кажется, когда надевают смирительную рубашку, то ее длинные рукава завязывают сзади? Поверь, что тебе лучше сейчас слушаться меня, ведь ты на моей территории. Не забыл? Вот и прекрасно, – добавил он, увидев, как пораженный Гера не в силах вымолвить слова в ответ, кивнул.

– Тогда давай зайдем? И Мистер Ты пошел по еле заметной тропинке к брошенному дому с заколоченными окнами, а следом за ним пошел Гера… …В нескольких километрах от Калькутты есть своеобразная зона отчуждения, причем существует она с незапамятных времен, никогда никем не осваивалась, никогда ничем не застраивалась. Это унылая равнина, в середине которой возвышается скала в форме сильно усеченного конуса, похожая скорее даже на трапецию. Однажды когда «Кока-Кола» подыскивала место для своего завода, то по первости облюбовала для себя именно эту равнину. Президент индийского филиала – надменный англичанин, чьи предки в период колониальных войн хозяйничали в Индии, словно у себя дома, лично разработал проект освоения безлюдной и дикой территории и не сомневался, что местные власти одобрят его без лишнего шума. Каково же было его удивление, когда однажды вечером у него в номере «гранд-люкс» лучшего в Калькутте отеля «Ашоги» раздался телефонный звонок не откуда-нибудь, а из ЦРУ! Позвонившая девушка в очень вежливой и доходчивой форме попросила англичанина отказаться от своих притязаний именно на эту территорию: – Прошу вас понять меня правильно – вы не знаете обычаев этой страны. Это место особенное, оно, если хотите, проклято одними и священно для других. Это одна большая братская могила. Мы настоятельно не рекомендуем вам использовать эту территорию. Англичанин был надменен и упрям. Больше всего на свете он боялся потерять чувство собственного достоинства и поэтому ответил, что ему, в сущности, наплевать на обычаи «дикарей», которых его прадедушка десятками расстреливал просто ради забавы, и он все-таки сделает так, как и было задумано раньше, «тем более что „Кока-Кола“ стоит больше, чем вся эта грязная страна, черт бы ее побрал, с ее священными коровами и Камасутрой». Девушка ничего не ответила и повесила трубку, а той же ночью англичанин исчез из номера «гранд-люкс» и был найден утром распятым вниз головой на борту грузовика с фирменной символикой «Кока-Кола». Гениталии англичанина кто-то отрезал, и они были вставлены ему в рот наподобие кляпа. С тех пор идею построить здесь что-то оставили в покое раз и навсегда. Именно по этой равнине двигалось однажды шествие, в составе которого находился и Игорь. Пройдя около двух километров в полной, если не считать хруста под ногами, тишине по земле, заваленной костями животных вперемешку с человеческими скелетами (в свое время индусы не закапывали своих покойников и скот в землю, а просто оставляли трупы на поверхности), процессия подошла к той самой скале со срезанной верхушкой и остановилась. О’Рейли выкрикнул что-то неразборчивое, и ему тотчас ответил голос, принадлежавший здоровяку индусу, внешне очень схожему с телохранителями гроссмейстера. Игорь, взглянув на скалу, прикинул, что высотой она гораздо больше ста метров, а длиной, если измерять в основании, около километра. На вершине скалы было выстроено несколько храмов, чьи силуэты без единого огня мрачно чернели на фоне озаряемого далеким заревом Калькутты ночного неба.

– Это Махаталава, – пояснил гроссмейстер Игорю, – так когда-то назывался город, который был здесь тысячу лет назад. На скале жители города приносили жертвы во славу Люцифа. Потом все они вымерли от бубонной чумы, и сто лет назад на этой скале наше братство построило эти величайшие святыни как символ крепнущего могущества истинного бога людей. Мы пришли сюда для того, чтобы подвергнуть тебя змеиному испытанию. Лишь пройдя его, ты сможешь быть с нами целиком и полностью. Наша неудача с вызовом Шивы показала мне, что душа твоя все еще связана с небесным царством, и я намерен целиком очистить тебя, или пусть укус змеи отравит твою кровь. Да будет так! – громко закончил он, и все, подхватив его призыв, принялись подниматься на вершину скалы по вырубленной прямо в стене лестнице. Игорь оставался спокоен. «Этот полоумный ирландец, несмотря на свою истеричность и явное помешательство, должен знать, от чьего имени я нахожусь здесь. Ведь ему обязательно передали… Должны были передать… Чем вздумали меня пугать? Змеей, у которой вырваны зубы? Чертовы штукари, как же я вас ненавижу. Параноики, идиоты, бездельники…» Они медленно шли вверх по лестнице, которую охраняли несколько десятков мрачных индусов, вооруженных до зубов. Здесь не было места праздношатающемуся туристу: зайди он поглазеть, он мгновенно пропал бы без вести. Наконец все оказались на верхнем плато у подножия первого храма, выстроенного в виде пирамиды. Остановившись у входа, О’Рейли обратился к Игорю: – Хватит ли у тебя мужества пройти испытание или ты хочешь отказаться и навсегда закрыть себе дорогу в царство нашего великого отца? – У меня хватит мужества пройти мой путь до конца.

– Ты боишься смерти?

– Я творю смерть и не могу бояться ее. Гроссмейстер кивнул, вполне удовлетворенный ответом, дверь перед ними распахнулась, и все вошли внутрь пирамиды. Изнутри она была больше похожа на театр или даже цирк из-за арены в середине и кольцевых многоярусных трибун вокруг. Присутствовавшие расселись по этим трибунам, а гроссмейстер заявил, что Игорь должен раздеться и оставить лишь «микрокосм» на шее. Пришлось выполнить его условие и остаться в костюме Адама. О’Рейли несколько раз негромко и протяжно свистнул, и на арену вползла средних размеров кобра, длина ее была чуть больше метра. В один прыжок О’Рейли оказался возле змеи и все тем же мечом пригвоздил ее к полу. Гадина несколько секунд извивалась, но вскоре затихла, и тогда гроссмейстер, разрубив ее поперек на две неравные части, взял ту, что больше, и тщательно вымазал всего Игоря змеиной кровью, выжимая при этом туловище убитой змеи так, словно это был тюбик зубной пасты. Закончив с Игорем, гроссмейстер нанизал вторую половину змеи на свой меч и провел им от ног Игоря до самого края арены широкую кровавую линию, затем воткнул меч в земляной пол и занял место на одной из трибун…

– …Заходи, не бойся,

– Мистер Ты стоял на крыльце и уже переступил порог дома-развалюхи, – я же сказал, что со мной тебе бояться нечего. И он скрылся в темном дверном проеме. Гера, поднимаясь следом, незаметно перекрестился, но тут же увидел перед собой как всегда улыбающееся лицо Мистера Ты:

– Одобряю. Правильно сделал. Крестное знамение, да еще если ты его от души сотворил, – это иногда все, на что остается надеяться. И поверь мне – на него стоит надеяться. Ну, вот мы и пришли, сейчас зажгу здесь пару свечек, а то черт ногу сломит, такая тут темень. Гера стоял посреди дома, или, вернее, того, что от него осталось. Тонкие лучи света пробивались сквозь небрежно заколоченное досками окно. Провалившиеся половицы, пробитые в стенной штукатурке огромные дыры, люк подпола и никаких следов человека в виде истлевшей одежды, фотографий или, скажем, пресловутой кровати с железными шарами эпохи пролетарского рококо. Мистер Ты пошарил рукой в одной из дыр в стене и вытащил оттуда связку толстых свечей и коробок спичек. Поставил связку на пол, чиркнул спичкой и зажег все свечи сразу. Ничего не изменилось, лишь убогость места стала еще более криклива. Горящие на полу свечи оказались между Герой и Мистером Ты словно разделявшее их зеркало, в котором отчего-то видишь совсем не то, что обычно принято видеть в зеркале. Гере совершенно не хотелось делать еще хоть шаг, и он просто стоял на месте и смотрел на Мистера Ты, а Мистер Ты молча смотрел на него.

– И что дальше? Зачем мы сюда пришли? Здесь же ничего нет,

– Гера еще раз посмотрел на связку свечей и хотел было повернуться, когда Мистер Ты сделал предостерегающий жест:

– Стой, где стоишь. Они уже рядом с тобой.

– Кто? Где?! О господи! Черт возьми!!!

Возле ног Германа, извиваясь скользкими телами, прямо из щелей в полу выползали болотные гадюки: одна, две, десять, пятьдесят. Он стоял, не в силах пошевелиться, настолько его парализовало это отвратительное зрелище. Есть среди людей индивидуумы, которым нравятся змеи, но таких, к счастью, немного, и Герман к их числу не относился. Не то чтобы он их панически боялся, но от ужаса у него перехватило дыхание, когда первая гадюка заползла на его ботинок и стала подниматься вверх по штанине. Остальные, словно по команде, последовали за ней…

…В полной тишине, без каких-либо экзотических штук наподобие специальной флейты, на арену начали вползать змеи. Кровавый след был для них точным, указывающим к застывшему без движения Игорю, маршрутом. Через минуту он почувствовал на своих ногах холодное тело первой гадины, затем их стало все больше, больше, и вот уже вся арена была заполонена ими. Змеи заползали на Игоря и обвивали его всего, оставив в покое лишь голову. От них отвратительно, тошнотворно пахло, они шипели, и звук этот оглушал, доводя Игоря до грани исступленного безумия. Он понимал, что при малейшем движении будет укушен сразу сотней этих тварей и кровь его вмиг превратится в змеиный яд – страшная, мучительная смерть на глазах каких-то ублюдков. Это был настоящий момент истины, в голове стучала кузнечным молотом одна-единственная мысль: «Только не шевелись». Он закрыл глаза и вдруг увидел картину из детства: детская площадка и ползающий перед ним на брюхе жалобно скулящий пес. Вот оно – спасение! Он представил себя со стороны: неподвижного, скрытого под слоем змеиных тел. Представил, как змеи, одна за другой, сползают с него и устремляются к сидящим зрителям этого ужасного представления. Монада подействовала очень быстро. Змеи спешили оставить его тело, и змеиный бассейн, в который превратилась арена, стал быстро пустеть. Змеи расползались по трибунам, на которых сидели масоны, и те с воплями принялись разбегаться, спотыкаясь и падая в своих хламидах. О’Рейли в ужасе метался из стороны в сторону, размахивая мечом:

– Брат Дагон, прошу вас, помогите! Игорь насмешливо спросил: – С вас довольно? Я показал вам, что значит меня проверять? – Да, да! Простите! Я заблуждался! Игорь подобрал свою одежду и направился к выходу:

– Я не умею ставить фокусы. Желаю удачи. …Гадюки обвили Геру так, что он напоминал кокон.

– Главное, не шевелись, не то они тебя покусают, – Мистер Ты присел на корточки и сейчас смотрел на Геру снизу вверх.

– Как тебе мой сюрприз? – Хреновый, – прохрипел Гера, – я сейчас упаду. – Не падай, иначе умрешь. Что может быть глупее, чем умереть на трухлявых досках от укуса гадюки? – Ты, скотина, сделай же что-нибудь!

– Дерзишь? Неверный ход.

– Прости…те. Снимите их с меня, пожалуйста,

– Гера был готов заплакать от страха и безысходной глупости своего положения.

– Снять недолго, но зачем мне помогать тебе?

– Мистер Ты улыбнулся, на сей раз не прежней своей беззлобной улыбкой – его лицо выражало явное презрение, и улыбка получилась такой же холодной и пугающей, словно приговор. – Каждый мерзавец, включая и тебя в том числе, должен сделать в этой жизни хоть что-то стоящее. Ты согласен? – Я со всем согласен, только уберите с меня это дерьмо.

– Тсс! Они не любят громких звуков. Мне твой ответ не нравится. Он идет от гнева, а не от сердца. Я подожду, пока твое сердце подскажет правильные слова. – Мистер Ты картинно подпер руками подбородок и повторил:

– Я подожду.

– Я прошу вас. Я сделаю все, что смогу. Все, что вы попросите.

– Представь, что это не змеи сейчас обвивают тебя, а твои враги. Помнишь, о ком я рассказывал? Твой главный враг

– это Сеченов, и враг этот убьет тебя, если ты раньше не убьешь его.

– Я убью его. Я его ненавижу, – Герман говорил это искренне, и голос его прозвучал отчетливо:

– НЕНАВИЖУ. Он безжалостное чудовище, которое готово жрать людей без остановки.

– А если я попрошу тебя поклясться? – Клянусь. Мне нечем дышать, снимите их! …

– Ну-ну, все в порядке, дыши глубоко, – Мистер Ты несильно похлопал Геру по щеке.

– Пора приходить в себя. Тот же стол и тот же графинчик саке на нем. И так же напротив сидит Мистер Ты в своем фиолетовом шейном платке. И никаких змей.


Чувствуя, что еще немного, и он сойдет с ума, Гера некоторое время ехал куда-то, не разбирая дороги, наконец он оказался перед шоссе и, не раздумывая, повернул на Кострому… В Затиху он попал уже ночью. Он промчался сквозь мертвую деревню и с грохотом остановился перед «крепостным» забором дома Мистера Ты. Толкнул калитку… Сердце выскочило из засады внезапно, как выскакивает убийца, вооруженный ножом, и нож этот сейчас терзал грудь нестерпимой болью. Охнув, Герман опустился на белый песок, перевернулся на спину и, закрыв глаза, постарался успокоиться и восстановить дыхание. Вокруг словно стало светлее, и страшная боль исчезла, словно вода, навсегда ушедшая в песок. Он очнулся. Луна, вырвавшаяся из-за облаков, освещала Ханаанскую пустыню, а на камне сидела рыжая Валя. – Что ты здесь делаешь? – Гера не услышал собственного голоса. – Я рада, что ты вернулся, – ответила она и протянула ему руку. Гера попытался дотянуться до нее, но понял, что не может пошевелиться. Свет луны потускнел, и последнее, что он увидел, была Валя, стоящая посреди Ханаанской пустыни. За спиной ее поднимались к небу два больших черных крыла.

 

Затиха. Весна 2007 года




– Валя, что ты делаешь…

Гера провел языком по высохшим губам. Он попытался встать, но сил не хватило, руки загребали песок, работая вхолостую, точно винты выброшенного на отмель корабля. По линии поясницы тело будто разрезало, и нижняя половина не слушалась, как после двух-трех литров забористого вина.

– Что за маскарад? Откуда эти крылья?! Да что ты за тварь такая, господи!!! – Он хотел крикнуть, но голос был слабым, и крик вышел похожим на стон дряхлого, чудом выжившего после инсульта старика или скрип обветшалой калитки в старом, заброшенном саду, которой вздумал поиграть ветер. Ужас, охвативший Геру при виде стремительно менявшей свой облик девушки, лишил его способности нормально двигаться и членораздельно говорить.

Существо, нависшее над ним, перестало походить на человека. Сначала ноги твари принялись с хрустом вытягиваться и одновременно с этим усыхать. Видно было, как из-под юбки появляется желтая сморщенная плоть с ороговевшей кожей, сквозь которую кое-где проглядывала частая сетка вен. С ужасным треском лопнули коленные суставы, обратившись в жгуты жил, сочившихся кровью и отвратительной, гнойного цвета слизью. В конце концов то, что совсем недавно было симпатичной юной медсестрой Валей, оказалось стоящим на двух тонких и длинных конечностях, усеянных стремительно прорывавшимися сквозь кожу шипами и напоминающих из-за этого не то страусиные ноги, не то многократно увеличенные стебли колючего сорного растения. На ступнях, также неестественно вытянувшихся, сзади появились острые шпоры, вонзившиеся в песок, а спереди, вместо пальцев, по три длинных изогнутых когтя – точь-в-точь птичьи лапы.

Одними только ногами метаморфозы не ограничились. Юбка и кофточка с треском разорвались, и взору несчастного Германа явилось мерзкое туловище твари с морщинистыми ссохшимися грудями, что наполовину закрывали вздутый живот, лишенный пупка. Сквозь почти прозрачную кожу живота виднелись скорчившиеся, прикрепленные уходящими в глубь туловища пуповинами младенцы с закрытыми глазами и отверстыми пастями, полными кривых акульих зубов. На спинах их едва заметно трепыхались крохотные крылья, головы были увенчаны небольшими рожками, а в середине лба помещался третий, пронзительно и зло смотрящий глаз, лишенный верхнего и нижнего века, весь покрытый кровавой сеткой сосудов. Ноги одного из этих деток (точная уменьшенная копия мамашиных) торчали наружу из мерзкого ее детородного органа, напоминавшего хобот.

Руки кошмарного, ростом не менее двух метров существа вытянулись настолько, что длиною своей явно превзошли ноги. Выглядели они при этом очень мощными: книзу от самых плеч их опутывали канаты мышц, и каждая трепетала, до чрезвычайности напряженная. Кисти рук были поистине ужасны! Каждая ладонь, шириной с чугунный колодезный люк, была увенчана десятком длиннейших когтистых пальцев, и существо перебирало ими, словно играя на невидимой арфе. Но самым страшным была голова монстра: ромбовидная, безухая, с ввалившимися, словно насквозь пробитыми в ней глазными шахтами, с прорезью чудовищного рта, из которого торчали острейшие, сочащиеся мутной слизью клыки, с носом в виде гофрированного отростка. При всей этой из ряда вон выходящей мерзости волосы превратившейся в исчадие ада Вали остались по-прежнему рыжими, но теперь были собраны в сотни липких дредов, перепутанных и торчащих в разные стороны. На Германа смотрел ее единственный глаз, расположенный прямо во лбу, – крупный, овальной формы, с черным зрачком, испещренным, будто трещинами, мраморно-белыми прожилками.

С мерзким шипением существо подняло страусиную лапу и молниеносно опустило ее на грудь Германа, почти лишив того всякой способности двигаться. Он лишь барахтался под этой несокрушимой, тяжелой, как целый мир, пятой, тщетно пытаясь вырваться.

– Пусти! Пусти меня, мразь!

Он вцепился в шпору и в один из трех изогнутых когтей.

– Господи, помоги! С нами крестная сила! – Гера, охваченный ужасом, выпалил все известные ему разрозненные и крайне немногочисленные молитвенные формулы в попытке хоть как-то повлиять на этого жутчайшего выходца из преисподней, но существо лишь продолжало давить ему на грудь и шипеть что-то нечленораздельное. Похоже, что расправляться со своей жертвой оно не торопилось, то ли выжидая чего-то, то ли растягивая удовольствие в предвкушении поживы. Однако спустя короткое время сделалась понятной истинная причина этого промедления. Существо явно чего-то опасалось: оно вертело по сторонам уродливой башкой и принюхивалось, держа нос по ветру, словно лиса на охоте, при этом внимания на Германа почти не обращало – конечно, ведь тот был стопроцентной жертвой и спастись теперь не мог даже гипотетически. Между тем Гера, почти задушенный массой гадины, в которую превратилась миниатюрная рыжая медсестра, все-таки смог крикнуть. Он вложил в этот крик последнюю надежду, все силы, что еще оставались; он по глотку нагнал в легкие побольше воздуха и так наполнил все пять их долей, что казалось, вот-вот лопнут ребра, уже и без того трещавшие под натиском когтистой страусиной лапы.

– Мистер Ты! – завопил что есть мочи Кленовский. – Помогите!

Гадина повернула к нему свою безобразную голову, и Гера с ужасом увидел, как пасть ее, набитая кривыми острыми зубами, расходится в некоем подобии ухмылки.

– Кого это ты зовешь, червячок? – голос ее был сиплым, точно у бомжихи со свалки. – Здесь тебе никто не поможет, сучонок, так что можешь помолиться перед смертью твоей бессмертной души! – Она гадко засмеялась.

* * *

– Лилит, девочка моя, а ты все продолжаешь бедокурить?

Гера, несмотря на все отчаяние своего положения, сразу узнал этот голос! Вот оно, истинное чудо! Это, вне всякого сомнения, был голос его недавнего знакомого, хозяина здешних мест, во дворе дома которого Кленовский готов был вот-вот испустить дух. И дом, и двор выглядели брошенными, не говоря уж о других домах в деревне – полусгнивших, окруженных запущенными огородами и палисадниками, заросшими бурьяном и лопухами.

Двор дома Мистера Ты, который тот называл точной копией Ханаанской пустыни, был залит лунным светом. Светило находилось во всем своем круглом величии и оказалось в ту ночь настолько близко к Земле, что чудилось: еще немного, и свалится на Землю щербатый спутник ее, вызвав Апокалипсис, несущий гибель всему живому. Словно вампир, оживший в лунном свете, по невидимой лестнице спускался одетый с элегантным шиком мужчина. Черный костюм в талию, белоснежная сорочка и лакированные туфли делали его похожим на гламурного адвоката. Манжеты сорочки были слегка выпущены из-под рукавов пиджака, и искрились в лунном свете граненые платиновые запонки, сияла Полярной звездой бриллиантовая заколка лилового шейного платка. Это был Мистер Ты собственной персоной, и он как ни в чем не бывало шел, словно Бог, по воздуху.

При звуках его голоса Гера почувствовал, как давление страусиной лапы ослабло, и смог немного отдышаться.

При звуках его голоса Гера почувствовал, как давление страусиной лапы ослабло, и смог немного отдышаться.

– Ты что, язык проглотила? Так удивлена моим появлением?

Мистер Ты наконец опустился на землю и сейчас находился в нескольких шагах от поверженного Геры и неведомой чудовищной твари, которую он назвал странным, но все же вполне человеческим именем – Лилит.

– А ты кто такой? – Гадина, казалось, была озадачена и в отличие от Геры Мистера Ты не признала. – Откуда тебе известно мое имя?

– Я хозяин здешней земли и не позволю тебе гадить на ней, – с едва заметным напряжением усмехнувшись, отвечал ей Мистер Ты. – Пусти парня, дай ему спокойно уйти в мир иной, его тело мертво, дай свободу его душе!

– Черта с два! – Гадина растопырила свои ужасные руки, и теперь все два десятка ее когтей были направлены на храбреца, сошедшего с небес. – Мне плевать, кто ты такой, но его душу я тебе не отдам, она принадлежит мне, и я сожру ее, чтобы внутри меня появилась еще одна сущность. Я не желаю тебя слушать! – вдруг заверещало чудовище, словно Мистер Ты продолжал что-то приказывать ей, не открывая рта, – а похоже, так и было. Явно против своей воли, подвывая, как подбитая камнем дворняга, Лилит окончательно оставила Германа в покое: сняла с него свою отвратительную конечность и, неуверенно пошатываясь, сделала несколько коротких шагов назад.

– За все мою долгую жизнь лишь один человек имел такую власть надо мной. Неужели это ты?! – мучительно выговорила она. – Время не властно над тобой, ты все такой же! Переходишь из тела в тело, наращивая свои способности… А я? Видишь, какой я стала красоткой по твоей милости?!


– Просто у тебя всегда был тяжелый характер, дорогая. Ведь это ты предпочла вечную жизнь в теле демона, не вняв моим уговорам утопиться. Я весь к твоим услугам! – Мистер Ты изящно поклонился.

Его галантность тут же встала ему очень дорого: разъяренное чудовище бросилось на него и сумело повалить. Впрочем, Мистер Ты оказал самое яростное сопротивление. Некоторое время невозможно было разобрать, кто есть кто из дерущихся – в таком сумасшедшем вихре они двигались, закрутившись, подобно смерчу, и поднявшись на несколько метров над землей. Зрелище было ужасающим и величественным: в лунных лучах со скоростью самолетной турбины вращались двое, от исхода схватки которых зависела жизнь Геры. Все еще не в силах пошевелиться, Герман наблюдал за поединком. Лоскуты от изящного костюма Мистера Ты летели во все стороны, возле Геры шлепнулось нечто, похожее на сырой кусок мяса, и Кленовский с отвращением увидел, что это один из нерожденных детенышей гадины, бесенок, верно, тот самый, чьи ноги уже торчали наружу. Тварь была жива, удар при падении лишь оглушил ее, и теперь она приходила в себя, широко, словно птенец в гнезде, раскрыв рот. Гера с ужасом смотрел на это не сулившее ему ничего хорошего явление. Меж тем битва в воздухе неожиданно закончилась, а вернее, прервалась, и противники, отпрянув друг от друга, рухнули на землю.

Та, что звалась Лилит, лишилась в схватке половины правого крыла (левое было изорвано), страусиной ноги и ладони с острыми когтями. Понять, куда девались утраченные ею члены, оказалось невозможно – их нигде не было видно, словно они испарились. Мистер Ты выглядел немногим лучше: правая рука его была вся в крови, от костюма остались одни лохмотья. Он заметно постарел, волосы его как будто припорошило снегом, а лицо осунулось, сморщилось, как печеное яблоко, и покрылось сеткой морщин. Видно было, что соперники истощены схваткой и никто из них не имеет сил для ее продолжения.

– Лилит, я приказываю тебе исчезнуть. Дарю тебе это право по старой дружбе. Иначе, клянусь дьволом, я тебя уничтожу, – прохрипел Мистер Ты и, заметив копошащийся на песке комок бесовской плоти, с силой надавил каблуком на рогатую башку монстра-выкидыша. – Я раздавлю тебя так же, как только что раздавил твое отродье. Ты меня знаешь, я всегда иду до конца.


Увидев, как он обошелся с ее чадом, Лилит издала жуткий вопль и сделала попытку броситься на Мистера Ты, но тут же упала, не удержавшись на одной ноге. При этом уродливая голова ее оказалась совсем близко от правой руки Геры, и чудовище впилось всей своей широкой зубастой пастью Гере прямо в руку, чуть повыше локтя!

* * *

От невообразимой боли, пронзившей каждую его клеточку, каждый атом сознания, Герман чуть не сошел с ума. Ему вдруг показалось, что он выпрыгнул из самого себя и со стороны наблюдает сейчас за всем, что происходит во дворе дома Мистера Ты. Так, точно сидит в удобном кресле в партере и смотрит премьерный показ фильма ужасов. Иллюзия была полнейшей, не хватало лишь привычных атрибутов вроде пива и попкорна. Вот и сам он «в кадре» – беспомощно лежит на песке, залитом перемешанной кровью всех троих участников побоища, вот Мистер Ты, обхватив шею Лилит своими крепкими узловатыми пальцами, душит ее и тянет голову вверх, словно морковь из земли, и голова твари, словно в замедленном кадре, неспешно отваливается, а тело судорожно бьет остатками крыльев и, загребая уцелевшей страусовой лапой и обрубком руки, кружится вокруг невидимой оси. Сам Гера лежит неподвижно, не подавая признаков жизни, а голова чудовища превращается в юркую белую ящерицу, и Мистер Ты пытается раздавить ее ногой. При других обстоятельствах это могло бы показаться смешным, но Герману вдруг стало не до смеха. Иллюзия уютного кресла в партере безжалостно покинула его, и с жалобным, неслышным в обычном мире стоном душа его тщетно вилась вокруг безжизненного тела. Осознание собственной смерти подействовало, как ведро ледяной воды морозным утром: укус гадины вышиб из Германа остатки жизни вместе с душой, и он, продолжая ощущать собственное «я», в прежнем своем теле более не существовал.

«Я умер! Господи боже мой! Умер! Меня больше нет!» – Кленовского охватило чувство острой жалости к самому себе, к этому никчемному теперь телу, беспомощному и обездвиженному, лишенному внутренней силы и сущности. Он пытался что-то сказать, но не слышал собственного голоса, а тем временем Мистер Ты упустил ящерицу, проворно юркнувшую под камень.

– Ах ты, зараза, – выругался Мистер Ты, утирая вспотевший лоб, и Гера, которому все происходящее с каждой секундой становилось все более безразличным, отвлекшись от собственных переживаний, увидел, как сильно, буквально на глазах, состарился его спаситель. Вместо прежнего крепкого сорокалетнего мужчины он стал стариком лет семидесяти с густой седой шевелюрой и широкой, перепачканной в крови и земле бородой.

Побродив возле камня и попинав его ногой, старик вернулся к Гериному телу и со вздохом опустился возле него на колени. Взял безжизненную руку в свои ладони, подержал немного, покачал головой:

– Какая же ты подлая тварь, Лилит! Ну почему бы тебе было просто не убить его? Зачем надо было превращать парня черт знает во что?

Старик поднял голову. Казалось, взгляд его пронзает время и пространство:

– Я тебя не вижу, но знаю, что ты здесь, рядом, и слышишь меня. Не пытайся мне ответить, я не Творец и не умею разговаривать с душами. Лучше выслушай то, что я тебе скажу. Отправляйся сейчас куда угодно и найди себе подходящее тело. Ты поймешь, что именно тебе нужно, словно перед тобой распахнется дверь, приглашая войти. Ты не нужен в раю, и в аду для тебя нет места.

И Гера, не смея ослушаться этого приказа, взмыл в воздух, легче которого он отныне стал. Он видел, как состарившийся Мистер Ты поднял его тело и тяжело двинулся по направлению к заброшенным деревенским избам, над которыми по мере его приближения усиливалось странное зеленовато-белесое свечение. С каждым шагом прежний облик возвращался к Мистеру Ты, а его седая старость словно всасывалась внутрь, растворялась в крови, как блуждающий вирус.

А потом все завертелось, звезды над Германом превратились в серебряные нити на темном бархате неба, и он поплыл над землей, над лесами, полями, туда, где виднелось уже, все более разгораясь, огромное зарево над Москвой.

 

Не понятно что с этим делать? И обязательно ли читать рассказ. Слишком много букв

 

Согласен.
Это для поклонников "букв" и понимания атмосферы.
Фото нет это деревни.

Что делать с деревней?)
Посмотреть причины заброшки
Есть ли какие-то порталы открытые
Может массовые захоронения или места культов.
Почему там никто не выживает, кроме особо сильных

 

Это легенды или реально подтвержденные факты? Про не возможность выживания.просто заброшенок по России так много

 

Ну оттуда живые еще не возвращались)
Так что не знаю) пока никто не пришел и не сказал)))
вот и предложил идею для полета.
А дальше уже , кто что делать, каждый решает пусть самостоятельно.

 

Я имею ввиду как потом свои смотрелки то проверить? Как ос получить?

 

Вот спасибо, вот обрадовали))

 

как приятно дарить людям радость)))